комментарий по сути

['pɪθɪ]

Также как и в случае с частицей actually, базовой функцией частицы indeed является функция указания на действительное положение дел. Indeed употребляется в этой функции достаточно часто и обычно переводится русским действительно:

• "... I had been promised a meeting with one Julius Gore-Urquhart, of whom you may have heard." Dixon had indeed heard of Gore-Urquhart... (KA: 47)

"... Мне обещали встречу с неким Джулиусом Гор-Эркхартом, о котором вы, возможно, слышали." Диксон действительно слышал о Гор-Эркхарте...

• She asked the Duchess of Abercorn whether this was indeed the case. (EL: 147)

Она спросила герцогиню Эберкорн, действительно ли это так (так ли это на самом деле).

• Angelica, he learns from Tardieu, was indeed at the conference, but didn't join the sightseeing tour. (DL: 298)

Как он узнал от Тардье, Анжелика действительно была на конференции, но не поехала со всеми на экскурсию по городу.

Нередко можно встретить случаи, когда указание на действительное положение дел носит эмфатический характер. Довольно типичны, в частности, случаи, когда говорящий с помощью частицы подчеркивает, что у него нет абсолютно никаких сомнений в правильности своей оценки или суждения:

• "... we've had a deluge, indeed, from all over the country. Cards, calls, the most glorious flowers..." (DT: 390)

"Мы получили настоящий поток соболезнований со всей страны. Открытки, звонки, великолепные цветы..."

• "This has been an odd morning indeed. Most peculiar. I'll tell you about it on the way." (DT: 559)

"Сегодня поистине необычное утро. Чрезвычайно странное. Я тебе все расскажу по пути."

Встречаются также и другие случаи эмфазы с помощью indeed. Стоит упомянуть, в частности, интенсификацию маловероятности в придаточном предложении, вводимом союзом if:

• For the first time he couldn't avoid imagining what she'd say to him, if indeed she'd say something, when he next saw her. (KA: 64)

Он впервые невольно представил, что она ему скажет, если она вообще что-то скажет, при их следующей встрече.

Интересны также случаи, когда indeed используется для подчеркивания истинности предшествующего высказывания, что в русском часто осуществляется с помощью частицы и:

• Moreover, by yielding now he would be able to bob up again, as indeed he did a week or so later... (EL: 256)

Более того, уступив сейчас, он сможет опять сделать по-своему, что и случилось примерно неделю спустя...

Другую распространенную функцию частицы indeed можно определить как введение актуального комментария. В этой своей функции частица соединяет два высказывания (или части сложного предложения), причем второе выступает как актуальный комментарий к первому и нередко усиливает его. Русские эквиваленты частицы indeed в этой функции сильно зависят от контекста и степени усиления. Как видно из нижеследующих примеров, встречаются как относительно нейтральное на самом деле, так и эксплицитно усилительные даже и более того:

• Why did she take the unusual course of approaching the Prime Minister instead of speaking first to Lady Flora... ? Lady Tavistock, indeed, later said that she herself had wished to take up the matter direct with Lady Flora but 'circumstances' prevented her. (EL: 119)

Почему она выбрала необычный путь и обратилась к премьер-министру вместо того, чтобы сначала поговорить с леди Флорой... ? На самом деле, позже леди Тэвисток говорила, что сама она хотела поднять вопрос напрямую с леди Флорой, но 'обстоятельства' помешали ей.

•... a sign... that King Leopold was out of touch with his niece's situation. Indeed, he had admitted as much when he wrote to her on May 25th: 'My dearest child - You have had some... difficulties of which I am completely in the dark.' (EL: 72)

... признак... того, что король Леопольд был не в курсе дел своей племянницы. Фактически, он сам признал это в своем письме от 25 мая: 'Мое дорогое дитя, у вас возникли какие-то... трудности, но я пребываю в полном неведении.'

• '... dear Bertie is so full of good & amiable qualities... that it makes one forget... much that one would wish different.' Nevertheless one did wish much different, indeed, almost his whole way of life. (EL: 457)

'... у дорогого Берти так много хороших и приятных качеств, что забываешь многое из того, что хотелось бы изменить.' Однако при этом изменить хотелось немало, по сути весь его образ жизни.

• The exhausted prince was unable, indeed unwilling to fill the gap. (EL: 364)

Изнуренный принц не мог, да и не хотел заполнить образовавшийся вакуум.

• The Princess's health... was back to normal; indeed she had to return... smart gaiters sent by Aunt Louise from Paris because they were too small. (EL: 68)

Здоровье принцессы... восстановилось; ей даже пришлось вернуть нарядные гетры, присланные тетей Луизой из Парижа из-за того, что они оказались малы.

• Victoria's character was in fact neither simple nor crystalline. Indeed, part of her fascination lies in her contradictions and inconsistencies... (EL: 54)

Характер Виктории на самом деле не был ни простым, ни однозначным. Более того, ее обаяние отчасти заключается в свойственных ей противоречиях и непоследовательности.

Иногда частица indeed может использоваться для выражения раздражения, указывая на то, что предшествующее высказывание, некое суждение является неточным, неправильным или оскорбительным, или же некое событие представляется неприемлемым или возмутительным.
Рассмотрим следующие примеры:

• '... I should have said that husband of yours had quite a roving eye!' 'Really, Blanche!' Joan flushed angrily. A roving eye, indeed. Rodney! ( AC2: 14)

'... Я бы сказала, что этот твой муженек был порядочным бабником.'

'Как ты можешь, Бланш!' Джоан покраснела от возмущения. Бабник! Как можно так сказать о Родни!

• No she didn't blame Rodney - not even for that kiss she had surprised. Under the mistletoe indeed! ( AC2: 39)

Нет, она не винила Родни, даже за тот поцелуй, случайным свидетелем которого она оказалась. И надо же, не где-нибудь, а под омелой!

В первом примере раздражение героини вызвала предыдущая реплика собеседницы о ее муже, во втором - то, что ее муж целовался именно под омелой, деревом, под которым по традиции целуются влюбленные. Как видно, способ перевода на русский определяется конкретной ситуацией.

•• Individualism, как и liberalism, – одно из тех слов, которые по-разному понимают американцы и русские (и шире – американцы и многие европейцы). Упрощая, можно сказать, что американский individualism – это самостоятельность (кстати, не всегда легко выбрать удачный вариант перевода этого слова на английский язык – в зависимости от контекста это может быть autonomy, self-reliance, independence), а русский индивидуализм – эгоизм. Конечно, не надо упрощать, к тому же различия в осмыслении таких слов и понятий существуют не только между носителями разных языков и культур, но и внутри них, например, между представителями разных поколений, культурно-политических групп и т.д. И все же это один из тех случаев, где межкультурные различия – реальность, а не высосанные из пальца рассуждения.
•• В одной из старых версий словаря ABBYY Lingvo выражение rugged individualism предлагается переводить как неприкрытый эгоизм. Здесь, наверное, «культурный компонент» – т.е. свойственное многим русским довольно негативное отношение к индивидуализму как таковому – помешал лексикографу разобраться в сути. Это словосочетание любил Герберт Гувер, хотя, вероятно, не он был его автором. Вот цитата из его речи:
•• We were challenged with a choice between the American system of rugged individualism and a European philosophy of diametrically opposed doctrines – doctrines of paternalism and state socialism.
•• Ни о каком «эгоизме» здесь нет речи. Упоминание сугубо положительное.
•• Словарь Г.В. Чернова Americana предлагает грубый индивидуализм – и хотя за этим следует довольно удачная экспликация американского словосочетания, перевод ей, на мой взгляд, противоречит. Интересно развернутое определение и комментарий, которые дает New Dictionary of Cultural Literacy:
•• The belief that all individuals, or nearly all individuals, can succeed on their own and that government help for people should be minimal. The phrase is often associated with policies of the Republican party and was widely used by the Republican president Herbert Hoover. The phrase was later used in scorn by the Democratic presidents Franklin D. Roosevelt and Harry S. Truman to refer to the disasters of Hoover’s administration, during which the stock market Crash of 1929 occurred and the Great Depression began.
•• И хотя Гувер – не самый любимый американцами президент, а Рузвельт почитаем большинством, по моим наблюдениям rugged individualism сейчас употребляется практически всегда со знаком плюс. Можно предложить перевод здоровый индивидуализм, крепкий индивидуализм, в каких-то случаях – вера в/опора на собственные силы.
•• А вот два примера, показывающие, что у нас даже вполне современно и либерально мыслящие люди склонны употреблять слово индивидуализм скорее с отрицательным оттенком. Дело здесь, конечно, не столько в определении, которое дают словари, например, в некоторых отношениях устаревший словарь Ожегова, а в глубоко укоренившейся культурной традиции.
•• [Демократы] могут рассчитывать на голоса не более 20 процентов населения. А собирают еще меньше, потому что их потенциальные избиратели поражены индивидуализмом и социальным нигилизмом (Е. Ясин, «Московские новости»).
•• Предприниматели – индивидуалисты по своей природе, работают в тесных отношениях с государством и поэтому боятся пойти на обострение отношений с ним (И. Бунин, «Московский комсомолец»).
•• Этот «индивидуализм» явно не совпадает с англо-американским individualism. В обоих случаях я предложил бы вариант self-centered. Поражены социальным нигилизмом - может быть, are guilty of social nihilism/negativism. Боятся пойти на обострение отношений просто are afraid of a confrontation.

поворот, поворот речи, иносказание, троп; употребляется в двух смыслах: 1) в поэтике двуосмысленное употребление слов: иносказательное и буквальное, которые связаны друг с другом по принципу смежности (метонимия, синекдоха), сходства (метафора), противоположности (ирония, оксюморон). Обучение тропам входило составной частью в грамматику, в компетенцию которой помимо тропов входило знание слов, букв и слогов, умение владеть правильной речью, определения, стопы, ударения, пунктуация, орфография, аналогии, этимологии, различения, варваризмы, басни, стихи, история; 2) смысл средневековой идеи тропов как особенности мышления: изменчивость тварного мира являлась онтологическим аргументом, по принципу Августина «Я ошибаюсь (изменяюсь), следовательно, существую». Тропы представляли собою способ мышления, который средневековые философы и богословы называли «тропическим разумом» (sensus tropicus). Средневековые мыслители полагали, что любое суждение, сколь бы точным оно ни было, перед лицом Бога всегда есть троп, поскольку любая познаваемая вещь неопределима. Тот, кто осмеливался говорить не только о плотской, но и о духовной сущности, прибегал к помощи аналогий или сравнений, которые являются способами организации тропов, способствующими пониманию сути дела и являющимися слабой попыткой уловить или постичь Бога через тварный мир. Иоанн Скот Эриугена в трактате «О разделении природы» писал, что слова, обозначающие сотворенные сущности любого подверженного изменению естественного и неестественного предмета, не могут сказываться о Природе созидающей (т. е. о Боге) в собственном смысле, но только в переносном. По Петру Абеляру, человеческий язык приспособлен к сказыванию о вещах этого мира, но «сами слова необходимо превосходят их собственное значение» и, «будучи посредниками Святого Духа», в переносном смысле свидетельствуют о Боге. В прологах и комментариях к Библии тропология, или лепория, определяется как венец мироздания, место соприкосновения горнего и дольнего миров. Именно в этом месте человеческое слово соотносится с Божественным, определяя и степень своей любви к Богу, и степень творческой свободы, что лежало в основании познания. Потому тропология обозначается через этическую категорию благого. Один из прологов к «Схоластической истории» Петра Коместора (XII в.), который представляет собой библейский комментарий, звучит так: «В доме Его императорского величества надлежит иметь три палаты: аудиторию, или консисторию, в которой Он определяет права; трапезную, в которой распределяет Он пищу; спальню, где Он отдыхает. Таким образом, Владыка наш, управляющий ветром и морем, владеет миром через аудиторию, где все упорядочивается по воле Его... Отсюда: Господни и земля и полнота ее. Душу праведного Он обнимает в спальне, так как радость Ему пребывать там и отдыхать с сынами человеков. И потому называется Он женихом, душа же праведника - невестою. В трапезной, где Он напояет своих, оставляя трезвыми, Он хранит Священное Писание. Отсюда: в дом Господа мы ходили согласно, т. е. будучи умудренными в Священном Писании. Потому Он называется pater familias. Три части в трапезной Его: фундамент, стены и крыша. История - это фундамент, коей три вида: анналы, календарная история и эфемерная. Стена, вздымающаяся ввысь, - это аллегория, которая выражает одну мысль посредством другой. Венец же крыши дома есть тропология, которая благодаря содеянному сообщает нам то, что нужно делать» (Петр Коместр. Схоластическая история // Неретина С. С. Верующий разум. Книга бытия и Салический закон. С. 283). Трапезная в прологе, будучи одной из палат, т. е. единичностью, вместе с тем (одновременно) есть целое, поскольку она - хранилище Божьего Слова, одухотворяющего универсум. Целое здесь выявляется через часть (синекдоха). Еще более тропический характер мышления очевиден при сопоставлении значений слов, в результате чего обнаруживается, что одни и те же тексты читаются в разных ключах и в зависимости от позиции читателя понимаются в буквальном или переносном смысле. Под «домом» можно подразумевать и храм, и дворец; под «императором» - и Небесного, и земного повелителя; «аудитория» знаменует как любые власти и силы, так и место Страшного суда; «спальня», где душа праведного пребывает в веселии с Сыном Человеческим, - свидетельство не только земного успокоения, но созерцания, духовной близости с Богом, «трапезная» - знак единства христианского мира и Тайной вечери. Выражение «распределять пищу» помимо прямого значения имеет и переносное - «даровать милости», значение глагола inebrire - не только «поить», но и «проникать», «подавать надежду». Каждое слово заключает в себе не только мирские и сакральные смыслы, но и «поворачивается» относительно внешне выраженного смысла, собеседуя и предполагая смыслы внутренние. С тропами была тесно связана идея переносов (см. translatio) и перестановки (см. transumptio), которая предполагала изменение смысла и субституцию (см. substitutio). Своеобразную трансумпцию, или металепсис, представляла знаменитая «бритва Оккама», для которой характерна «страсть к номенклатуре». Средневековье также обнаружило возможности «сворачивания» смыслов сказанного в фигурах речи, каковыми являются гендиадис, силлепс, эллипс, анафора, эпифора, антитеза и умолчание. Фигуры речи, способствующие усилению самовыразительности, обнаруживают способность Средневековья представить себя в «образах неподвижности», а тропы через образы движения демонстрируют именно средневековую онтологию речи.

общее, всеобщее, универсалии. Проблема универсалий возникла в античной философии. Обсуждение ее продолжилось в раннехристианской мысли, для которой она имела основополагающее значение в связи с идеей творения мира по Слову. Будучи всеобщим, Слово двуосмыслило идею универсалий: как общего для человека и как общего для Бога, имея онтологическое значение. Сначала неоплатоник Порфирий, проанализировал точку зрения Аристотеля, во «Введении» к его «Категориям» сформулировал эту проблему: «Существуют ли они самостоятельно или же находятся в одних только мыслях, и если они существуют, то тела ли это или бестелесные вещи, и обладают ли они отдельным бытием или же существуют в чувственных предметах и опираясь на них» (Порфирий. Введение к «Категориям» //Аристотель. Категории. М., 1939. С. 53). Позднее ее анализ стал развиваться в трех направлениях, которые в конце Средневековья получили названия реализма (общее до вещей, ante res), концептуализма (общее в вещах, in rebus) и номинализма (общее после вещей, post res) и которые по сути представляли разные аналитические задачи. Если реалистическое направление в основном исследовало проблему самостоятельного существования универсалий в Божественной мысли, которая вместе есть Бытие, Истина и Слово, то концептуализм исследовал проблему связи двух сущих, благодаря которой осуществлялось причащение земного мира горнему, обнаруживались степени присущности существования бытию. Номинализм, представлявший общее имя результатом человеческой договоренности, появился как предтеча дисциплинарного разделения теологии, философии и науки и в самостоятельное направление сложился к XIV в. с появлением идеи однозначного бытия. Универсалии, по Августину, есть Закон и Слово Божие, открытые людям в ходе истории. Общее - это повтор и тождество смыслов и значений сказанного, свидетельствующих о воздействии одного и того же духа. На этом основании для него перевод Септуагинты является более предпочтительным, чем перевод Библии одним Иеронимом, потому что сказанное многими есть свидетельство того, что «как бы едиными устами проявился тот же самый единый Дух» (Августин. О Граде Божием. 1994., Т. 4. С. 72). В основании знания лежит личный, непосредственный опыт, согласованный с тем общим, что его связывает с опытом других. Связь обеспечивается Писанием - произведением универсально-личностным, несущем в себе возможности верификатора, связанного с живым субъектом и истребующего отклика. Боэций в решении этой проблемы занял концептуалистскую позицию: родовые сущности, или субстанции, являясь именами, существуют в конкретной вещи, хотя мыслятся помимо тел. Универсалия целиком и полностью находится в ней, что подчеркивает ее внутреннее происхождение. Единичное при такой тесной связи с субстанцией предстает как субъект-субстанция (см. SUBSTANTIA SUBIECTA). Имя субстанции в таком случае двуосмысливается: оно не просто прилагается к вещам, имеющим разные определения, а прилагается к вещи, внутри самой себя двуосмысленной, ее имя может быть и ее собственным именем, и именем субстанции, что Боэций назвал эквивокацией (см. AEQUIVOCATIO). В делении рода на наивысший (то, больше чего нет) и подчиненный (вид) Боэций обнаружил эквивокативность самих понятий, которые представляют степени общности и традиционно связаны с теорией определений. Однако, по Боэцию, определению подлежат индивиды и подчиненные роды (виды), поскольку определение возможно на основании рода. Наивысшие роды могут быть только описаны через собственные признаки, способствующие пониманию, но не являющиеся понятиями. Общим для наивысших родов оказывается имя бытия: «О каждом из них можно сказать, что он есть. Ведь субстанция есть, и качество есть, и количество есть, и то же самое говорится обо всех остальных. Глагол „есть" говорится обо всех одинаково, но при этом им всем присуща не какая-то одинаковая субстанция или природа, но только имя» (Боэций. Комментарий к Порфирию // Боэций. Утешение философией. С. 11-12). Поскольку же наивысший род целиком и полностью входит в единичную вещь, в итоге создаются логические основания для ее неопределенности; определения этой вещи через подчиненные роды охватывают ее не полностью, но выражают направленность логического внимания на ее некие статусы. Универсальными оказываются только имена. Представлением эквивокативности имени как универсалии задается не эманационная, а креативная модель мира. Имя есть связь двух миров: Божественного и человеческого. «Божественная душа», которая понимает недоступное чувствам, дает имена «рассуждениям разума, тем самым делая его понятным» (там же. С. 6). Роль универсального транслятора имен, обеспечивающего не только связи между вещами и способами их интеллектуального выражения, но и возможности смысловых преобразований осуществляют акцидентальные признаки.

Конец XI в. знаменуется «спором об универсалиях». Предметом обсуждения были идеи сходства и тождества вещей (сведение их в одно, собирание, collectio) и их отличие, возможности их универсальной выраженности. Номиналистические идеи Росцелина, касающиеся отношений единства и троичности Бога, были направлены на выработку доказательной точности. Росцелин поставил проблему возможности конвенционального существования универсалий. Эта проблема выражена в виде вопросов: 1) если в реальном бытии Бога нет никакой различенности, то его понимание как Троицы не есть ли дело конечных людей, и потому приложение к Нему универсальных имен конвенционально? 2) если речь идет о реальном, а не словесном различении Божественных Персон, то нельзя ли допустить троичность субстанций? 3) если трех лиц не может быть там, где нет трех вещей, а трех вещей нет там, где нет множества, то возможна ли троичность там, где нет множества? 4) можно ли утверждать, что Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой тождественны, если у не имеющих множества Лиц не может быть даже подобия? Ведь подобие предполагает несходство, а сходство предполагает наличие разных вещей; 5) тождественны ли выражения «троичный Бог» («троичная субстанция») и «три Бога» («три субстанции»), «три речи» и «тройная речь», если учитывать, что выражение «двойной удар» означает два удара? 6) почему имя «Бог» - единичное имя, а не универсалия, если существует множество различенных субъектов, им предицируемых: Отец есть Бог, Сын есть Бог, Святой Дух есть Бог? (См.: Петр Абеляр. Теология Высшего блага // Петр Абеляр. Тео-логические трактаты. С. 174-177).

Ансельм Кентерберийский выводил универсалии из души и высказывающей речи. Он фиксирует логическое внимание на укорененности любого обозначения вещи в Божественном уме. У Ансельма всякая субстанция понимается как универсалия, однако если номиналисты рассматривали субстанциальное имя как однозначное, то у Ансельма и имя субстанции, и понятие существования эквивокативно: субстанция - это и род в родо-видовых отношениях, существующая в единичных вещах (телах), и Божественная сущность, понятая как «вечный, недвижный, неизменный, простой, неделимый Дух» (Ансельм Кентерберийский. Монологион // Ансельм Кентерберийский. Соч. С. 77). Ансельм полагает, что единство двух субстанций осуществляется актом интеллектуального «схватывания», или конципирования, которое выражено в высказывании и благодаря которому обнаруживается истина, которая определяется как «правильность, воспринимаемая одним лишь сознанием» (Ансельм Кентерберийский. Об истине // Там же. С. 186). Любая вещь существует потому, что было высказано, что она существует (там же. С. 169). Истина, или правильность, одна, неизменна и не зависит от обозначения (см. SIGNIFICATIO). Она не исчезает при исчезновении обозначения. Напротив, только в соответствии с нею требуется обозначение того, что должно быть обозначено, а поскольку истина и слово суть одно, то и сама истина требует обозначения того, что должно быть обозначено. Обозначение требуется для перевода единого универсального в разнообразное. Следовательно, по Ансельму, не потому существует много правильных обозначений и соответственно много единичных правильностей, что есть много вещей, а напротив: вещи существуют правильно в том случае, когда они существуют согласно должному, что свидетельствует о том, что у них одна правильность, или истина. Сами вещи и их обозначения существуют благодаря ей, которая существует не в вещах (позиция концептуализма) и не из них (позиция номинализма), а сама по себе до и вне вещей. В основе концепции Петра Абеляра лежит идея концепта (см.: CONCEPTUS), связанного с анализом речевого высказывания, что предполагало разделение словесности на язык и речь. Опора на речь позволила определить позицию Абеляра как сермонизм, или диктизм. Универсалии, по Абеляру, - не вещь и не имя вещи. Это их всеобщая, звуком выраженная связь. Способом, позволяющим осуществить такую связь, является возможность 1) превращения общего в вещь и 2) обнаружения его как вещи и не-вещи. Логически эту возможность предоставляет глагол «есть», предоставляющий несколько форм связи: 1) действие, отсылающее к предикации вещи, 2) отождествление («есть» это то). Вещь при этом исчезает, но исчезает и различие между субъектом и предикатом; 3) происхождение («есть» означает эманацию свойства). Само происхождение предстает как перенесение качеств субъекта на вещь и как правильное «схватывание» вещи словом, где значит каждый звук, выражающий вещь. Поэтому наивысший смысл концепта есть извещение (enuntiatio), т. е. изречение как схваченность смысла в определенный (здесь и сейчас) момент времени. Слово, таким образом, имеет статус осмысленной речи. Речь связана со смыслами, не выраженными вербально, но подразумеваемыми в уме и естественно возвращающими к первообразам, которые обогащены этими смыслами.

В XIII в. своеобразный концептуалистский синтез идей относительно универсалий осуществил Фома Аквинский. В XIV в. Проблему универсалий в концептуалистском духе решал Дуне Скот, который понимал под универсалиями реальность связей. Оккам выдвинул три основания, согласно которым универсалии не являются особыми реальными субстанциями, существующими вне человеческой души, они только образ и знак вещей. Знаки называются терминами (см. TERMINUS).